Геринг, брат Геринга

Один брат — рейхсмаршал Герман Геринг (в представлениях не нуждается). Другой — Альберт Геринг, инженер, спасающий евреев и других жертв фашистского режима. История этих братьев запутана не меньше, чем любая другая семейная история; просто ее влияние на историю мировую оказалось более чем значительным.

Оставайтесь в курсе последних событий! Подписывайтесь на наш канал в Telegram.

Альберт Геринг был ярым противником фашистского режима и не скрывал этого. Пользуясь своей фамилией и влиянием на брата, Альберт сумел спасти десятки, если не сотни, людей — евреев и славян, участников Сопротивления и тех, кто оказался в неудачном месте в неудачное время. Альберт помогал им деньгами и документами, вытаскивал из концлагерей, устраивал побеги за границу, заботился об их семьях. И не отказался ни от своей фамилии, ни от брата — прекрасно понимая, что после поражения Германии это не принесет ему ничего, кроме ареста, позора и других бед.

«Букник» публикует отрывок из книги Уильяма Хастингса Берка «Геринг, брат Геринга. Незамеченная история праведника», недавно вышедшей в издательстве CORPUS.

Со времен нацистской оккупации до конца мрачной эпохи коммунизма кафе «Славия» оставалось приютом и для политических диссидентов, строящих заговоры против власти, и для тайных агентов, старающихся их разоблачить. Во многом политическая слава этого пражского заведения обязана его географии. Высокие, до потолка, окна со стороны Влтавы открывают вид на Пражский Град, Петршинскую башню и Карлов мост, со стороны величественной станции метро «Народни тршида» видны Чешский национальный театр и Академия наук, сразу позади «Славии» на Бартоломейской улице стоит бывшая штаб-квартира Службы государственной безопасности (STB) коммунистической Чехословакии.

Я тоже попал сюда, в это бывшее гнездо шпионажа и Сопротивления, чтобы узнать побольше о своего рода заговоре. Дело было в оккупированной нацистами Праге в правление Рейнхарда Гейдриха, гиммлеровского злого гения. Лицами, вовлеченными в заговор, были два друга, объединенные отвращением к нацизму: Альберт Геринг и дед человека, с которым я здесь встречаюсь, — Вацлава Рейхолеца. Этот дед когда-то был одним из ведущих чешских врачей-ученых, главой местного скаутского движения, он пережил Дахау и Бухенвальд, и в «списке тридцати четырех» (1) у него номер шесть. Профессор Йозеф Харват — так его звали.

 

Фрагмент «списка тридцати четырех», составленного Альбертом Герингом.

Я попадаю в кафе через главный вход и оказываюсь в Вене. Зеленый нефритовый интерьер, красное дерево, избыток мрамора выдают в «Славии» классическую венскую кофейню — наследие эпохи, когда Прага считалась жемчужиной Габсбургской империи. Вдоль по красной ковровой дорожке, между двухместных столиков с мраморными столешницами, мимо коллекции обрамленных

фотографий когда-то знаменитых гостей — от Хилари Клинтон до президента Чехии Вацлава Гавела — я прохожу в дальнюю часть кафе, оборачиваюсь и вижу средних лет мужчину в сером костюме. Мужчина глядит на меня с озадаченным видом.

Как и его дед, Вацлав — высокий стройный мужчина с аккуратно, по-деловому стриженными седыми волосами. Он награждает меня суровым рукопожатием и столь же суровым взглядом, как при встрече директора школы с провинившимся учеником. Он роняет, что ожидал кого-то другого — по-видимому, седого американского академика в твидовом пальто. Я уже волнуюсь, получится ли интервью. Однако по ходу дела его строгие деловые манеры отступают, и за ними становится видно добродушного человека с пристрастием к черному юмору. Он со смехом рассказывает об абсурдности железного занавеса, бюрократических запретах, когда-то мешавших ему навещать родную тетку, которая жила в Германии. Он также не может не отметить иронии в том обстоятельстве, что сельскую резиденцию его деда оставили нетронутой квартировавшие там эсэсовцы, однако не пощадили в самом конце войны его собственные соотечественники.

Официант принес мою чашку кофе, и я только собираюсь сделать первый глоток, как слова Вацлава чуть не обрывают интервью в самом начале. «Нет-нет, это не из-за Альберта Геринга, а из-за короля Швеции — он помог деду, потому что они знали друг друга по скаутскому движению», — замечает он в ответ на упоминание имени его деда в «списке тридцати четырех». С кровью, прилившей к лицу, расширившимися порами и спазмами пищевода я пытаюсь переварить это откровение. Страницы протоколов допросов, частных интервью, документальных видеосвидетельств — сложившийся к этому моменту сюжет становится никчемным всего лишь от двух фраз, сказанных с сильным акцентом. Вацлав, по сути, обвинил историю во лжи.

Если быть точным, доктор Йозеф Харват появился на свет в больнице в пятницу 6 августа 1897 года. Он родился в небогатой рабочей семье в пражском районе Королевские Винограды. Его отец, кузнец и слесарь по профессии, обеспечивал семью, работая техником на электростанции, а позже — в транспортной компании. Йозефа отдали учиться в местную гимназию, что согласно германской системе образования обозначало прямой путь в университет.

Хотя он преуспевал и в математике, и в языках, комфортнее всего Йозеф чувствовал себя в лаборатории. Для него она не заканчивалась школой — близлежащие леса, озера, реки тоже были лабораторией, только здесь преподаватели носили не белые халаты, а шорты цвета хаки, рубашки с нашивками, гольфы до колен и широкополые шляпы. Здесь образование Йозефа дополнялось скаутской выучкой — позже он возглавит всех чешских скаутов и тем навлечет проблемы на свою голову.

В 1916 году Йозеф поступил в престижный Карлов университет, где собирался изучать медицину. Однако, не посетив и первой лекции, он был вынужден сменить белый халат на серый мундир пехотинца и встать в один строй с другими австро-венграми, отправлявшимися на великую войну. Артиллерийская дивизия Йозефа обстреливала итальянцев на ледяных уступах Доломитовых Альп. Он пережил вшей, крыс, дизентерию, грязь, окопную лихорадку и весь тот ад, который назывался Западным фронтом. Он уцелел в последней отчаянной кампании Людендорфа весной 1918-го. «Да, ему просто повезло остаться в живых!» — Вацлав произносит это обычно серьезное заявление с усмешкой.

Несмотря на то что на фронте он, несомненно, получил большой медицинский опыт, перемирие дало возможность закаленному и возмужавшему Йозефу вернуться домой и, что более важно, возобновить учебу на медицинском факультете. Он наверстал потерянное время и получил звание доктора в 1923 году. В феврале того же года он прошел по конкурсу на место во Второй клинике внутренних болезней в Праге, оказавшись под началом профессора Йозефа Пельнара, чей либеральный подход позволил Йозефу экспериментировать с новыми направлениями. Вместе с двумя другими молодыми врачами он сделал большой вклад в тогда только зарождающуюся дисциплину эндокринологии. По приглашению крупных университетов он читал лекции о своем предмете по всей Европе. В 1933 году Йозеф в соавторстве со своим наставником Пельнаром пишет первый учебник по эндокринологии.

«Он был, я так думаю, довольно знаменитым человеком», — начав было перечислять заслуги деда, Вацлав останавливается и глядит в окно, как будто надеясь отыскать слова в вечернем плотном потоке транспорта. Когда зажигается зеленый и машины возобновляют движение, Вацлав следует их примеру: «Он был одним из первых, кто всерьез попытался внедрить научные принципы в медицине… Он опубликовал много научных работ». Посреди всех его забот у Йозефа как-то находилось время и для того, чтобы управлять санаторием в пражском районе Подоли. Поскольку он был таким известным врачом и бегло говорил на немецком, французском и английском, его услуги пользовались большим спросом у множества богатых и влиятельных иностранцев. Одним из таких людей стал Альберт Геринг.

Альберт теперь жил в Праге — бежав из цирка, который представляла собой итальянская (фашистская) киноиндустрия, он получил должность в управлении гиганта чешской промышленности — компании «Шкода». «Шкода» только что была инкорпорирована в промышленную империю его старшего брата Reichswerke Hermann Göring AG, которая со времен аннексии Богемии и Моравии была занята поглощением чешских фирм. Это явно «родственное» назначение казалось спорным и тогда, и после войны в Нюрнберге, когда Альберту пришлось объясняться по его поводу перед следователями.

«Вы получили свою должность в «Шкоде» через брата, не так ли?» — допытывался младший лейтенант Джексон во время Нюрнбергского процесса. Альберт, слишком дороживший своим инженерным образованием, протестовал: «Нет, дело обстоит совсем наоборот. Несколько чешских господ попросили меня принять пост, и сам Бруно Зелецкий [sic] приехал в Вену, чтобы разыскать меня и добиться моего согласия работать на “Шкоду”».

Затем он добавил: «Мне пришлось просить своего брата дать разрешение там работать».

Конечно, Джексон пытался представить Альберта соучастником в преступлениях и других неприглядных деяниях Германа, но доля правды в его словах была.

Меньше чем через два месяца после того, как 15 марта 1939 года первые танки пересекли чешскую границу, Бруно Зелецкий, бывший представитель «Шкоды» на Балканах, будучи в Вене, случайно узнал о планах, разрабатывавшихся в святая святых Reichswerke Hermann Göring AG.

Оказалось, новые нацистские хозяева «Шкоды» намеревались не только уволить всех чешских управляющих, но и вообще распустить компанию, перераспределив ее огромный промышленный капитал между другими фирмами, входящими в концерн. Требовались решительные действия, а что могло быть более решительным и дерзким, чем заручиться поддержкой мятежного брата высшего начальника?

Знакомый с Альбертом по Вене, Зелецкий был прекрасно осведомлен о его отношении к нацистскому режиму. Он знал, что Альберт, австрийский гражданин, сможет оказаться идеальным противовесом. Он знал, что Альберт будет защищать интересы «Шкоды» любой ценой. Поэтому Зелецкий сразу отправился в пражскую штаб-квартиру компании, чтобы обсудить свой план с председателем совета директоров Вилемом Хромадко и управляющим директором Адольфом Вамберским. Идея понравилась обоим директорам, и они согласились направить Альберту предложение влиться в ряды руководства «Шкоды».

После того как Зелецкий съездил в Сан-Ремо и уговорил Альберта принять предложение, одни вдвоем вернулись в Прагу, и там Альберт встретился с Хромадко, Вамберским и другими директорами. Альберт искал перемены обстановки, «Шкода» искала покровителя, поэтому уже 4 мая 1939 года Альберт подписал контракт. Позже по настоянию Альберта генерал-майор Карл фон Боденшатц, ас Первой мировой и давнишний соратник и адъютант Германа Геринга, был взят в совет директоров в качестве опекуна «Шкоды». Его присутствие обеспечило Альберту прямую линию сообщения с Берлином.

По окончании псевдоиспытательного годового срока в Праге Альберт фактически сменил Зелецкого в роли директора «Шкоды» по экспорту в балканские страны (Венгрию, Югославию, Румынию, Болгарию и Грецию), а также в Италию и Турцию. Этот пост приносил ему шестьсот тысяч чешских крон только основного годового жалованья. Вдобавок ему причиталась 4%-ная комиссия от продаж.

Стоило Альберту 1 июня 1939 года занять кабинет в штаб-квартире «Шкоды», как стало ясно, что хитроумный упреждающий маневр Зелецкого щедро окупится. Самому Зелецкому, номеру двадцать восемь в «списке тридцати четырех», наличие Альберта обеспечило безопасный отъезд в Швейцарию, как только в СС появились рапорты о его антиимперском поведении. Как и предполагалось, Альберт использовал любую возможность, чтобы отстоять самостоятельность чешского руководства «Шкоды» и не дать нацистским представителям воспользоваться своими возможностями в целях наживы.

Ко времени вступления Альберта в в ряды сотрудников «Шкоды» управленческая структура компании уже находилась под сильным германским влиянием. На самом верху находился эсэсовский свадебный генерал доктор Вильгельм Фосс, который вплоть до назначения Боденшатца являлся опекуном компании. Под ним был совет директоров, включавший семь представителей рейха, в том числе двух людей из Dresdener Bank и министра экономики протектората Богемии и Моравии Вальтера Бертша. Скудный чешский контингент состоял лишь из Хромадко и Вамберского. Кроме того, германские управляющие занимали в концерне большинство ключевых административных должностей. И теперь появился Альберт.

«На заводах трудилось восемьдесят тысяч чехов, и они хотели работать под чешским начальством, а эти люди [немецкие управляющие] хотели, чтобы заводами руководили исключительно немцы, поэтому я ездил в Берлин разговаривать с братом, Германом, и убеждал его, что это невозможно. Я сказал, что, если он хочет, чтобы от «Шкоды» была хоть какая-то польза, ею должны управлять чехи, поскольку иначе от рабочих не будет никакого содействия» — Альберт, прекрасно знавший, как манипулировать братом, так описывал младшему лейтенанту Джексону одну из множества проблем, которые возникли у него с немецкой администрацией «Шкоды».

Проблемы, которые он постоянно создавал начальству во время работы на «Шкоду», не ограничивались защитой чешских интересов. Как свидетельствовал Хромадко перед 14-м Чрезвычайным народным судом в Праге, «Геринг всегда открыто выступал против нацизма, и часто так открыто, что я предпочитал в эти моменты не присутствовать… Он всегда отстаивал интересы «Шкоды» и ее чешских сотрудников. Он, насколько мне известно, никогда не использовал нацистское приветствие, и в его кабинете не висел портрет Гитлера, хотя это было обязательным. В моем обществе, а также в обществе других чешских директоров он всегда открыто выступал против Гитлера».

Помимо того что во время их знакомства Альберт был в компании некоей прекрасной венгерки, Харвату мало что запомнилось об этой первой встрече. Однако во второй раз Альберт определенно произвел впечатление. Вторая жена Альберта Эрна, союз с которой оказался самым долгим из его четырех браков, страдала от какой-то формы рака дыхательных путей. По рекомендации своего нового босса Хромадко Альберт обратился за помощью в санаторий доктора Харвата. Он хотел, чтобы Харват дал Эрне направление в швейцарский санаторий и бумаги, необходимые для ее путешествия через оккупированную Австрию в Швейцарию. Поначалу Харват не очень хотел связываться с братом Германа Геринга, но, когда Альберт заверил, что он «гражданин Австрии, не является членом нацистской партии и не интересуется политикой», Харват охотно ему помог.

Когда они сошлись ближе, Альберт и вовсе перестал сдерживаться. Он говорил Харвату, что «Гитлер и его клика» — это Lustmörder — люди, убивающие из садистского удовольствия, что Гитлер «никакой не немец, а австриец» и что Альберту «стыдно за Германию». Он также снабжал Харвата бесценной информацией о настроениях в немецких войсках и о ходе войны.

На том этапе жизни моральный компас Альберта, по-видимому, стал вновь барахлить под воздействием появления нового любовного интереса. Вскоре после отправки больной Эрны, с которой он прожил шестнадцать лет, в Швейцарию Альберт подал на развод. Избавившись от Эрны, оставив ее, больную, в одиночестве переживать наступивший конец брака и приближающийся конец жизни, он начал ухаживать за бывшей чешской королевой красоты по имени Мила Клазарова. Младше Альберта на двадцать лет, происходившая из зажиточной буржуазной семьи, Мила всю жизнь вращалась в мире высшего общества и высокой моды. Она идеально подходила Альберту. «Моя мать была очень, очень привлекательной женщиной. Отец быстро в нее влюбился, — вспоминает Элизабет Геринг, единственный ребенок Альберта. — И, насколько я могу судить по бумагам и письмам, которые от него остались, они были сильно влюблены друг в друга».

С будущей, третьей по счету, женой Альберта познакомили швейцарский посланник в Чехословакии консул Гройб и его невеста Берта Странска на балу в швейцарском консульстве. Альберт и Гройб позже станут сообщниками в организации переправки денег за границу. Используя связи Гройба в швейцарских банковских кругах и его привилегии как швейцарского консула в Чехословакии, им удалось наладить перевод денег на швейцарские счета для помощи еврейским беженцам. СД (2), как становится ясно из одного отчета, было все известно об этой финансовой операции, но, поскольку под влиянием Гиммлера сотрудники СД думали лишь о том, как бы подорвать власть Германа Геринга, по их мнению, это была лишь попытка обеспечить активам Германа безопасное швейцарское убежище.

Любовь, родившаяся в бальном зале швейцарского консульства, совсем скоро была оформлена как помолвка. У Милы была внешность киноидола Бетти Грейбл: лицо херувима, широко расставленные глаза, румяные щеки, силуэт модели из журнала Vogue. Но в глазах гестапо она была «недочеловеком», славянкой. Рейнхард Гейдрих, рейхспротектор Богемии и Моравии, был возмущен самой идеей, что брат кумира всех арийцев может жениться на такой женщине. Чтобы дать понять о своем решительном неодобрении, он послал отряд гестапо в семейный дом Милы, и солдаты должным образом перевернули его вверх дном.

Новости об этом скандальном инциденте дошли до аппарата Геринга в Берлине — Герман был в полном неведении относительно помолвки брата. Распоряжавшийся всеми глазами и ушами Forschungsamt (FA) (3) Герман ввиду такого сюрприза немедленно потребовал, чтобы Альберт приехал в Берлин с объяснениями. В Берлине Альберт настоял на своем, сказав, что он не член партии и, таким образом, может поступать как ему заблагорассудится. Он, по-видимому, был настолько убедителен, что Герман под конец встал на его сторону и послал своего адъютанта Боденшатца в Прагу, чтобы сгладить ситуацию с Гейдрихом.

Встревоженные, но не напуганные Альберт и Мила поженились 23 июня 1942 года в Зальцбурге и провели медовый месяц в сказочном детском убежище Альберта, Маутерндорфском замке. Примечательно, что старший брат на торжествах так и не показался. Он, может, и защищал этих двоих перед Гейдрихом, но ни за что не принял бы их союз. Как позже заметил Альберт, «он даже не прислал мне подарка — ни на свадьбу, ни на крещение моей новорожденной дочери».

«Рано утром, в шесть часов, двое или даже больше немецких солдат в военной форме вдруг объявились у нас, чтоб арестовать отца. Ему сказали одеться, потому что он был еще не одет. Моя мать была в очень сильном потрясении, едва не упала в обморок. Они забрали отца, и никто не знал, что происходит или куда его уводят», — вспоминает Иржина Рейхолвова, дочь Харвата и покойная мать Вацлава. В день вторжения в Польшу, 1 сентября 1939 года, Харвата вместе с целым рядом других видных чешских интеллектуалов и политиков забрали в тюрьму Панкрац — пыточный дом Гейдриха.

Харвату ни тогда, ни потом не предъявили никакого обвинения, и в суд ему тоже попасть не довелось. Его оставили прозябать в тоскливой темноте камеры не понимающего, почему он там вообще оказался. Тем не менее, реши его тюремщики поведать ему, что было истинной причиной его ареста, он бы им не поверил. Он был арестован за то, что возглавлял детскую организацию. После немецкой аннексии Чехословакии местный союз бойскаутов «Юнак», третью по величине скаутскую организацию в Европе, немедленно признали противоречащей гитлерюгенду. Позже, 28 октября 1940 года, немецкий госсекретарь протектората Богемии и Моравии Карл Герман Франк объявил его вне закона. Будучи лидером этого популярного молодежного движения, способного составить конкуренцию гитлерюгенду, Харват тоже был объявлен вне закона как представляющий «политическую угрозу» Третьему рейху и, соответственно, взят под арест.

Харват просидел в Панкраце девять дней, после чего его вместе с другими заключенными погрузили на поезд в Дахау. Основанный в 1933 году председателем полиции Мюнхена Генрихом Гиммлером концентрационный лагерь Дахау стал важным инструментом нейтрализации антинацистских элементов и тотальной нацификации немецкого общества. Поскольку Дахау был предназначен в основном для политических заключенных, условия там были несколько лучше, чем в остальной системе нацистских концлагерей. Но и там заключенных ждала жизнь, состоящая из пыток, рабского труда, болезней, «селекции», недоедания и казней без суда и следствия. Как описывает тамошние условия один бывший заключенный Дахау, «во время работы движения становились неустойчивыми, у многих из рук выпадали инструменты — в нашей группе за такое полагался удар прикладом. Другие срывались с лесов, тащившие шпалы спотыкались, падали на рельсы и попадали под колеса поезда». К счастью, Харвату не пришлось долго терпеть такую жизнь, поскольку его перевели в блок для «специальных» заключенных, и это уберегло его от почти верной смерти во время каторжных работ.

27 сентября 1939 года Дахау был временно превращен в тренировочный лагерь для дивизии СС «Мертвая голова» — элитного подразделения СС, состоящего из бывших лагерных охранников. Это означало, что всех заключенных должны были перевести в Маутхаузенский, Флоссенбургский или Бухенвальдский концлагеря. Новым пристанищем Харвата стал Бухенвальд.

В момент прибытия Харвата Бухенвальд был охвачен эпидемией дизентерии и кори. Никогда не забывавший о врачебном долге независимо от пациента или обстоятельств, Харват вместе с некоторыми другими чешскими врачами сумел предотвратить эпидемическую катастрофу, наладив упорядоченную систему гигиены и лечения. В одном случае он спас целый эшелон польских евреев, сделав им всем прививки от кори. «И еще он мне рассказывал, что даже немецкие врачи оценили его усилия, потому что, понимаете, он спас их от лишней работы и лишних беспокойств», — вспоминает Вацлав и начинает смеяться, снова ища утешения в своем мрачном юморе. Харват играл роль лагерного врача следующие два месяца, пока не был чудесным образом освобожден 23 ноября 1939 года вместе с другим врачом, имевшим ту же фамилию. Сидя в поезде, идущем из Дрездена в Прагу, оба истощенных Харвата недоумевали, что же было причиной этой удивительной перемены участи.

«Вдруг я услышала, как кто-то очень громко рыдает в коридоре. Мы тогда все еще держали горничную. Я вскочила с постели, и моя первая мысль была: «Папа умер!» — вспоминает Иржина Рейхолвова. — И я побежала босиком, в пижаме прямо в прихожую. А там были мама и горничная, и обе рыдали. И собака скакала вокруг и лаяла. И там же был мой папа в чужой одежде. Он был очень худой. Наша горничная, бывшая с нами одиннадцать лет, его не узнала. Когда он позвонил в дверь, она открыла и спросила: «Что вам нужно?» И он сказал: «Славка, ты что, меня не узнаешь?»

Судя по рассказам всех, кто видел Харвата после заключения, горничную не в чем было обвинить. Как поясняет Вацлав, «у меня есть — как бы сказать — что-то типа скульптуры… статуэтки, которую сделал один из его друзей, один из заключенных… И по этой статуэтке хорошо видно, какой он был тощий. Его нос… у него не осталось лица, понимаете!»

Харват был свободен, но почему, вернее благодаря кому, все еще оставалось загадкой.

Я узнал о деле Харвата из британского документального фильма о жизни Альберта. Из интервью с Иржиной Рейхоловой и Кристин Шоффель, дочерью близкого друга Альберта Эрнста Нойбаха, становится понятно, что, по мнению авторов фильма, за Харвата заступился именно Альберт Геринг. «Он нашел именные бланки своего брата Германа Геринга и написал письмо за подписью Германа Геринга коменданту лагеря в Дахау о том, что тот должен освободить доктора Харвата. Единственная сложность — когда начальник лагеря увидел это письмо, он не знал, что делать, потому что в то время в Дахау было два доктора Харвата, так что он отпустил обоих», — так излагает историю Кристин Шоффель. После Шоффель и нескольких тактов торжественной музыки в кадре появляется Иржина Рейхолвова, описывающая возвращение отца, — подразумевается, что семья Харвата придерживается такого же мнения.

У меня не было оснований сомневаться в этой истории, поскольку во время моего визита в национальные архивы в Вашингтоне я узнал, что имя доктора Харвата стоит под номером шесть в «списке тридцати четырех». Потом в Германии мне удалось достать журнальную статью самого Эрнста Нойбаха под названием Mein Freund Göring. Учитывая, что Кристин слышала историю от своего отца, было неудивительно, что статья подтверждала рассказанное ею на камеру — за исключением одного небольшого обстоятельства. Нойбах, знавший историю от самого Альберта, дает понять, что Альберт не брал у Германа его личных бланков и не подделывал его подпись. Нет, он просто использовал бумагу с «семейной фамилией и гербом» и подписал письмо просто «Геринг».

Если так, то эта хитрость Альберта была на грани гениальности. Формально говоря, он не нарушал никаких законов, не выдавал себя за другого и мог избежать обвинения в пособничестве, если бы это дело кто-то стал расследовать. Будучи членом семьи Герингов, он имел полное законное право использовать семейные бланки и подписываться фамилией Геринг.

Как понимать это письмо, было делом лагерного коменданта — история гласит, что он принял письмо за адресованное ему грозным высокопоставленным лицом, а вовсе не хитрым младшим братом этого лица.

Об этой истории, других добрых делах Альберта Геринга, его отношениях с братом, Нюрнбергском суде, двух годах заключения и жизни после войны читайте в книге Уильяма Хастингса Берка «Геринг, брат Геринга. Незамеченная история праведника», вышедшей в издательстве CORPUS.

booknik.ru

Подпишитесь на ежедневный дайджест от «Континента»

Эта рассылка с самыми интересными материалами с нашего сайта. Она приходит к вам на e-mail каждый день по утрам.