Генрих Бёлль, маршировавший не в ногу

Генрих Бёлль

Сто лет назад в Кёльне в католической семье столяра-краснодеревщика родился будущий нобелиат Генрих Бёлль. Его детство и юность прошли в городе, где Рейн, устав от изощрённых красот среднерейнского пейзажа, становится широченной рекой и течёт по равнине навстречу туманам Северного моря. Здесь он окончил школу, успел поработать в книжной лавке в Бонне, а в 1939-м поступил в Кёльнский университет, но тут же был призван в вермахт. Он воевал во Франции, Польше, России, Румынии, Венгрии и Германии; был трижды ранен. Опыт шести военных лет, проведённых в окопах, определил многое в его жизни и творчестве.

Оставайтесь в курсе последних событий! Подписывайтесь на наш канал в Telegram.

Сегодня ратушная башня Кёльна увенчана среди многих других и фигурой писателя, и площадь между собором и памятником Холокосту (комплекс «Маалот») носит его имя, ведь Генрих Бёлль с 1982 года – почётный гражданин города. При жизни отношение властей к нему было иным. Его дом в Айфеле даже поджигали. Талантливый рассказчик, романист, острый публицист был неудобен, а потому неугоден. «У нас любить умеют только мёртвых» – эти слова Пушкина не только о России.

Задача расчёта с прошлым

Когда закончилась война, Германия была повержена в прямом смысле: она лежала в руинах. Литературу первых послевоенных лет так и назвали – «литература развалин». В 1947 году писатели из «поколения вернувшихся» собрались под крылом Ханса Вернера Рихтера. «Группа 47» периодически встречалась для обсуждения новых произведений членов группы, обмена мнениями по поводу происходящего.

Первым вошёл в группу 26-летний Вольфганг Борхерт, автор единственной пьесы «На улице перед закрытой дверью» с подзаголовком: «Пьеса, которую никакой театр не захочет поставить, никакая публика – смотреть». Но пьеса прошла с огромным успехом в первые послевоенные годы во многих театрах Европы. Только автор этого не узнал. Он умер в Гамбурге в том же 1947 году – израненный, одинокий и нищий. Сохранять память о прошлом и пробуждать совесть в современниках он завещал участникам «Группы 47». Входившие

в неё Генрих Бёлль, Альфред Андерш, Вольфганг Кёппен, Гюнтер Грасс, Ганс Эрик Носсак, Мартин Вальзер, Ингеборг Бахман, критик Марсель Райх-Раницкий сосредоточились на ответственности каждого немца за случившееся. Они призывали нацию к покаянию. В литературе обрел гражданство «маленький человек», «человек с тихим голосом». Он достойно противостоял пафосной героике, грандиозности «триумфального» искусства третьего рейха. Книги членов «Группы 47» погружали в мир трагический, представляли героев одиноких, отчаявшихся, потерявших все в кровавой мясорубке войны. Они взывали к состраданию, к человечности. Они были резко критичны по отношению к нацизму. Но кто из современников-немцев их читал? Кто пожелал услышать тихий голос? Немцам было не до книг…

Ах, война, что ты сделала, подлая?

Ранние рассказы и романы Бёлля: «Где ты был, Адам?» (1951), «И не сказал ни единого слова» (1953), «Дом без хозяина» (1954), «Хлеб ранних лет» (1955) стали для нас откровением. В ту пору у нас никто так не писал о войне. Первый опыт «очеловечивания» темы принадлежит Виктору Некрасову («В окопах Сталинграда», 1947). Василий Гроссман потрясающе написал, но его «Жизнь и судьбу» не только не напечатали – арестовали. Ещё не приспело время исповедальной «лейтенантской прозы» Так что Бёлль в наших глазах был первопроходцем.

Разумеется, взгляд Бёлля – это взгляд с другой стороны. В первых советских книгах о войне преобладали пафос и героика. Бёллю они глубоко чужды. Все его персонажи – жертвы. Я искала в книгах Бёлля правду о родине моего отца, и я сталкивалась там не только с виной, но и с неизбывной бедой немцев. Это противоречило моим детским представлениям. Истинные масштабы немецкой катастрофы я до конца поняла, оказавшись в Германии, побывав на выставке «Кёльн: 1945 –1995».

Когда я читала роман «Где ты был, Адам?», мне казалось, что в душевном состоянии и в мыслях его героя, немолодого уже солдата Файнхальса, глубоко чуждого нацизму, есть нечто родственное моему отцу. И то, что этот сугубо мирный человек, архитектор, на исходе войны, в 44-м году, неожиданно влюбляется в венгерскую еврейку Илону, с которой его на краткий миг свела и развела война (его не остановили Нюрнбергские законы!), делало его близким моему отцу, а, стало быть, и мне.

Суть романа – в эпиграфе: «Где ты был, Адам? – В окопах, Господи, на войне…» В 1951-м роман получил премию «Группы 47».

Но самым сильным потрясением стал для меня рассказ «Путник, придёшь когда в Спа…». Поначалу подумалось, что Спа – это немецкий городок. Но на последней, седьмой странице до меня дошло, что Спа – это Спарта. Молоденький солдат, от которого остался кровавый обрубок, оказывается в госпитале, размещённом в его родной гиназии. В полубреду юноша не узнаёт её. Сердце ему ничего не подсказывает. И вдруг на классной доске он замечает строку, выведенную его почерком: «Путник, придёшь когда в Спа…». Три месяца назад он каллиграфически вывел эти слова, выбрав, однако, чрезмерно крупный шрифт, так что древнегреческое двустишие не уместилось на доске. Надпись даже не успели стереть. Но для вчерашнего гимназиста жизнь кончилась.

Двустишие Симонида когда-то я диктовала пятиклассникам в сахалинской школе, рассказывая о подвиге спартанцев при Фермопилах. В немецком переводе Шиллера эта древняя формула подвига в справедливой войне звучит так: «Путник, придёшь когда в Спарту, поведай там, что ты видел:/ Здесь мы все полегли, ибо так повелел нам закон».

Эта формула тесно связана с немецкой, а точнее с прусской историей. Более столетия сопровождала она юных немцев и в школе, и в казарме. Она освящала справедливость войны, к которой школа готовила немецкую молодёжь. Теперь выведенные им слова звучат для юноши, лишившегося обеих рук и ноги, как убийственная насмешка.

Читая книги Бёлля, Ремарка (до моего поколения они дошли в переводах почти одновременно в 60-е годы), я испытывала щемящее чувство жалости и сострадания к вчерашним школьникам, к этим мальчикам в военной форме, шагнувшим из-за парты в окопы, в смерть.

Тема непреодолённого прошлого

На исходе 50-х общественная жизнь ФРГ стабилизировалась. Реформы Эрхарда, министра экономики при Аденауэре, американский план Маршалла привели к «экономическому чуду». О прошлом власти предпочитали молчать под предлогом: нельзя демобилизовывать народ.

Бёлль скептически отнёсся к боннскому режиму, и в новых книгах «Биллиард в половине десятого» (1959), «Глазами клоуна» (1963) на первый план выдвинул тему непреодолённого нацистского прошлого. Эти книги – обвинения. Официальные власти их встретили в штыки. А какой крик поднялся, когда молодой Гюнтер Грасс из «Группы 47» ударил в «Жестяной барабан» (1959)!

В центре «Биллиарда» – три поколения семьи Фемель. Действие длится один день. История литературы знает такой пример: энциклопедию модернизма огромный роман Джойса «Улисс». В нём подробно описан один день в жизни трёх героев. У Бёлля глава семьи Генрих Фемель в день 80-летия вспоминает свою жизнь, перебирая события 1907-58 годов, подводит итоги. При этом перед юбиляром и читателем мелькают как в калейдоскопе последние полвека не только немецкого семейства, но и самой Германии.

Выбившийся из низов, Генрих Фемель, начинающий архитектор, предстаёт как баловень судьбы: его проект аббатства Св. Антония выигрывает конкурс, он женится, как мечтал, на «патрицианке», Иоганна рожает ему двух сыновей. Слава, деньги, любовь, дом – полная чаша!

Но каков итог? Старший сын Отто стал нацистом и бесславно погиб под Киевом. Младший Роберт – активный антифашист, за что дружки Отто избили и донесли на него. Из тюрьмы его с трудом выручил отец. Любимая невестка Эдит погибла при бомбёжке. Иоганна повредилась в уме, и юбилей мужа встречает в лечебнице.

Роман отличает многоголосие. Не только старый Фемель, но и другие герои предаются воспоминаниям, они наслаиваются друг на друга, и каждый персонаж при этом ищет свой «грех», свою вину в происшедшем. Между тем, прошлое не похоронено, по улицам маршируют неонаци, а немногие участники сопротивления чувствуют себя на родине неуютно, покидают её. Глубоко символично, что Роберт взрывает аббатство, выстроенное отцом и принёсшее ему славу, а внук Йозеф не намерен его восстанавливать. Глава семьи в день юбилея отказывается от встречи с прессой и выбрасывает свои награды в сточную канаву. В этом романе Бёлль поделил своих сограждан на принявших причастие буйвола и причастие агнца. Конфликт между ними, по мнению Бёлля, продожается; он станет его варьировать в последующих произведениях.

Роман «Глазами клоуна» представляет возрождающуюся Германию периода «экономического чуда». Герой романа Ганс Шнир – сын преуспевающего угольного магната, избравший профессию клоуна, что само по себе уже было вызовом истэблишменту, в своих пантомимах даёт сатирический комментарий к политике, искусству и быту немцев. Он – в оппозиции к семье, режиму, официальной католической церкви и шире – к обществу процветания.

В «Биллиарде» бывшие нацисты – на втором плане, а тут они на авансцене. Перекрасившись, «обыкноаенные фашисты» вновь у руля – промышленники, церковники, чиновники.

В центре романа – вечный, казалось бы, конфликт отцов и детей. Ганс напоминает героев литературы «рассерженной молодёжи», выступившей в англоязычных странах на рубеже 50-60-х годов. Но в Германии конфликт поколений приобрёл особый характер. Полыхнуло здесь в 1968 году – пора студенческих бунтов, когда немецкая молодёжь призвала отцов к ответу за нацистский позор, который они им оставили в наследство. Бёлль – пусть не надолго – но опередил время. Он усмотрел эту тенденцию в общественной жизни.

Ганс Шнир не может простить своему семейству, что они, готовые делать деньги при любом режиме, активно поддерживали нацистов. Ему ненавистна мать, которая в начале 1945-го потребовала, чтобы дочь-старшеклассница отправилась рыть окопы – «выполнять свой долг, чтобы выгнать жидовствующих янки с нашей священной немецкой земли». Сестра Ганса погибла под бомбами, чего он фрау Шнир не простил. Но вот прошло десять лет, и мать «сменила вывеску»: она теперь возглавляет Комитет по примирению расовых противоречий, то и дело ездит в дом Анны Франк и даже в Америку. Её лицемерие, фальшь вызывают у Ганса омерзение.

В дицемерии он обвиняет и служителей церкви всех рангов, со многими из которых он знаком. Его личная драма усугубляется тем, что любимая женщина, его Мари, с которой они жили гражданским браком, ушла к одному из блудливых католиков. Генриху Бёллю удалось создать типичный портрет немецкого шестидесятника: ироничного, остроумного, легкоранимого, а главное – человека хоть и не без недостатков, но с чистой совестью.

Нобелевская премия (1972)

Самый значительный роман Бёлля – «Групповой портрет с дамой» (1971). Он был особо отмечен при вручении ему в 1972 году Нобелевской премии. «Групповой портрет с дамой» – сложное многоплановое произведение, в котором использован метод коллажа. В центре его – история любви молодой немки Лени Груйтен и русского военнопленного. Любовь поразила их в конце войны, они встретились на кладбище, где военнопленный Борис, Лени, и другие работницы плели венки: в Германии с каждым днём покойников – жертв бомбардировок союзников – становилось всё больше.

Повествование о Лени и её судьбе начинается много времени спустя и строится в виде документального исследования (скорее пародии на него), а ведёт его некий любознательный молодой человек, которого писатель именует «авт.». Добровольный защитник решил восстановить добрую репутацию уже немолодой Лени, собрав свидетельства родных, знакомых и друзей, не пренебрегая показаниями недоброжелателей. Хождения по мукам героини по-разному отразились в памяти спутников и попутчиков. Постепенно вырисовывается образ этой женщины.

В 1941 году она три дня побывала женой унтер-офицера вермахта и по сей день получает скудную вдовью пенсию. Ни словом, ни делом не протестуя против нацистского режима, она совершает поступки, несовместимые с законами рейха. Больше всего укоров и пересудов вызывает её роман с русским военнопленным, от которого она родила сына. Чем дальше, тем яснее становится, что Лени – естественный нормальный человек, она следует велениям сердца, и это помогает ей не уронить достоинства.

Её русский возлюбленный, образ которого во многом вобрал впечатления Бёлля о героях Достоевского и Толстого, будучи тонким знатоком немецкой культуры, открыл Лени немецких поэтов. В тексте возникают реминисценции из Клейста, Гейне, Тракля, Брехта, Кафки. В ту пору, когда происходят описываемые события, эти авторы находилось под запретом.

«Бёлль многими едва уловимыми деталями переносит свой персонаж из обыденности в сферу историко-философскую. Лени загадочна как сама её страна. Для Бёлля она и является олицетворением Германии. Лени воплощает совесть и гуманность нации, глубочайшую порядочность и готовность идти навстречу тем, кто нуждается в её помощи» (Вл. Пронин). Непостижимые для усердного «авт.» странности Лени – не столько личные её свойства, сколько отражение национального характера, в котором сам Бёлль многое воспринимал как иррациональное, не поддающееся логике.

Теме расчёта с нацистским прошлым он остался верен до конца, об этом свидетельствуют и его предсмертное «Письмо моим сыновьям» (1985), и посмертно опубликованный роман «Женщины на фоне речного пейзажа».

Защитник униженных и оскорблённых

Бёлль был не только романистом, но и ярким ангажированным публицистом. Он интересовался советской Россией, приезжал в Москву в 1961-м, где его печатали как антифашиста, закрывая глаза на католицизм, порывания к общечеловеческим ценностям.

Вернувшись, он с горечью констатировал: «До сих пор большинство немцев так и не поняло, что их никто не звал под Сталинград, что как победители они были бесчеловечны и очеловечились лишь в роли побеждённых».

В 1967 году, когда хоронили канцлера Конрада Аденауэра, Белль присутствовал на заупокойной мессе в Кёльнском соборе. Мысль о том, что торжественная церемония была срежиссирована «бывшим нацистом господином Глобке, одним из авторов фашистских расовых законов», не давала ему покоя. Вскоре Бёлль пишет статью «Немецкое мастерство», где есть и такие строки: «Из нашей действительности выскребли прошлое. Никто не хочет вспоминать роковые исторические трагедии и их жертвы. Только мысленно можно представить себе епископскую заупокойную мессу по горсти праха из Треблинки или епископов на могиле погибшего от голода советского военнопленного. Только мысленно можно представить, что социал-демократы пригласят на всенародный акт раскаяния и исполнят реквием по женщине, труп которой сбросили в Ландвер-канал (по Розе Люксембург – Г.И.)». Да, ворошить прошлое в пору наступившей стабильности считалось антипатриотическим поступком, оскорбительным для «здорового национализма». У Бёлля на этот счёт было своё мнение: «Ваш здоровый немецкий национализм кажется мне очень больным». И он продолжал борьбу.

Бёлль был незаурядной личностью. Он принял у себя опального Александра Солженицына, он дружил со Львом Копелевым. Копелеву выпало 20 июля 1985-го вместе с Гюнтером Грассом, Гюнтером Вальрафом и сыновьями Бёлля Винсентом и Рене нести гроб писателя из кирхи на кладбище маленького городка под Бонном, где он нашёл последний покой. Приглашены на погребение по желанию вдовы Анны-Мари были самые близкие, но замыкали траурное шествие цыгане с плачущими скрипочками. Он и их защищал.

Художник или гражданин – многие критики, говоря о Бёлле, усматривали здесь дилемму, разводя искусство, писательское мастертво и обшественную позицию, но противостояния не наблюдалось, ибо Генрих Бёлль был художником-гражданином.

«Адвокатом бессилия и беззащитности» назвала Бёлля публицист Карола Штерн. В посмертной речи писатель Аксель Эггебрехт подчеркнул: «Генриху Бёллю удалось придать писательскому слову, не очень-то ценимому в Германии, действенный моральный и политический вес. Это признали как его друзья, так и противники».

Грета Ионкис

Подпишитесь на ежедневный дайджест от «Континента»

Эта рассылка с самыми интересными материалами с нашего сайта. Она приходит к вам на e-mail каждый день по утрам.