Фейс Буки (fb519)

Ganna Oganesyan

Нас было трое, блондин-альбинос Сережа, раскосый Алжас и я, черненькая. Мы все были из разных московских школ, третьеклассники и нас возили по торжественным мероприятиям, поздравлять именитых гостей СССР. У меня был голос такой мощи, что покрывал Дворец Съездов без всякого микрофона. Сережа и Алжас тоже орали дай Боже. Нас троих и выбрали по всей Москве не только по колеру, но и по силе луженых глоток. Сценарий всегда был один и тот же. Привозили, есть и, тем более, пить не давали, чтобы никто не описался на сцене. Одежда – белый верх, темных низ, пионерский галстук, а у меня еще гигантский бант на башке. Мы сидели в кулисах с воспитательницей, ждали своего выхода. Всегда был полный зал, проверенных на входе зрителей. На сцене длинный стол, за которым сидели партийные бонзы и посреди Гость. Запомнились смешные имена, Суринам Бандаранайки, Урхо Кекконен… Произнести такое мы, малявки, не могли, нас и не заставляли. В нужное время нас выпускали, мы по очереди выкрикивали вызубренные стихи, какое у нас охренительное советское детство, потом нас подсаживали, и мы повязывали пионерские галстуки гостям и валили в кулисы. Тут нам давали лимонад, пирожные и развозили по домам. Однажды, нас привезли в Колонный зал, вязать галстук Фиделю Кастро и с ним еще двоим кубинцам, один из которых был весь в шрамах и без руки. Алжас взбунтовал, что Кастро галстук повязывать не будет, его пугала борода, под которую надо было подсунуться руками. Сережа, из мужской солидарности, тоже отказался. А я, девочка, и организаторы стали сомневаться, можно ли по кубинской традиции девочке копаться в бороде революционного лидера острова Свободы. Пока уговаривали мальчиков, в зале произошел конфуз. Трое кубинцев вдруг начали кричать что-то на своем языке, безрукий еще и запел. За столом растерялись, а люди в зале возбудились от непривычно темпераментного вопля и бросились на сцену обниматься и брататься с братьями по революциям. Сразу повыскакивали мужики в штатском, пытались усмирить толпу, но их отпихивали и хором орали “Патрия омуэрто!”. Наша воспитательница тоже сдрейфила и исчезла от нас. А мы, туго зная, что нам надо откричать свои речевки, вышли на сцену. Те, кто лез на сцену взасос целовать кубинцев, дороги не разбирали и шагали через нас. Стало очень страшно, и Сережа мгновенно описался. Было жутко лежать на досках, мокрых от Сережиной мочи и защищать голову с бантом от ботинок идейных истериков. Мы, все трое, ревели и звали своими сильными голосами на помощь. Потом нас еле вытащили, быстро увезли и припугнули родителей, чтобы молчали об этом случае. Я и сейчас помню вытаращенные, безумные глаза любителей коммунизма, их потные лица и хлюпающие звуки поцелуев. Видно это в традиции у нашего народа, топча своих детей, ликовать по разным патриотическим поводам… Вот вам еще одна скрепа, ботинками по репе… 

Виталий Щигельский

когда-то

один врач рассказал о рецидивисте,

которому поставили предварительный диагноз,

и ему надо было проглотить в себя “умную кишку”,

чтобы понять, какие нужны меры,

ведь счет шел не на годы и месяцы, а на дни и часы…

бедняга считался человеком уважаемым в узких кругах

и потому отбывал очередное наказание

в “местах не столь отдаленных”,

естественно, что книг он не читал,

в Бога не верил и каяться ему было, определенно, в падлу.

и он, естественно, повел себя как “правильный” пацан:

– я ничего сосать не буду – у меня три ходки, б*дь, по беспределу,

– И я вам не какая-нибудь пидораска, бл*ть,

так и не сдал анализов,

а вместо этого кидался он на стены,

грыз ножки коек – типа, я живым не сдамся!

в итоге сдался…

и если б у него была своя могила, на ней бы написали:

“родился в ненависти, и в ненависти помер”

но, он лежит в могиле общей, без названия.

к чему эта история?

да в общем ни к чему,

тюремный случай стал обыденностью,

нормой жизни,

если это можно жизнью называть.

Виктор Матизен

Станислав Зельвенский о “Родине”: “Авторы говорят, что это сериал о патриотизме. Патриотизм выглядит следующим образом: взять американский продукт и полностью скопировать его, но так, чтобы он ничем не отличался от сериала «След». Не вложить ни капли души, изобретательности, мужества, таланта. Просто взять и испортить — своими унылыми физиономиями, примитивными диалогами, запредельными интерьерами, наконец. Говоря державным языком, это провокация. Говоря обычным — позор”.

Яков Кротов

ИЗ «И С ЭТОЙ ЖЕНЩИНОЙ С ЖИВУ»

– Пупкину дали звание почётного доктора Капуанского университета, а он вообще фрик, – сообщаю жене.

– Не ной, – хладнокровно отвечает жена, – допишешь свою великую историю, и тебе дадут звание почётного пациента Сорбонны.

* * *

ИЗ «И С ЭТОЙ ЖЕНЩИНОЙ Я ЖИВУ»

– Ульяна, ну что же ты хлеб на пол бросаешь? – негодует жена. Двухлетняя девица с восторгом:

– Ой-ёй-ёй!

– Нет уж, Ульяна, это не ой-ёй-ёй, это очень плохо!

Ульяна мгновенно меняет интонацию и текст:

– Ай-яй-яй!

Жена, поднимая кусок, горестно:

– Ну кто бы этим в Кремле объяснил, что война это не ой-ёй-ёй, а ай-яй-яй!

Yura Dashevsky

Купить коня и назвать его “Текст”. Вот тогда и будет у меня коньтекст.

От редакции. Особенности орфографии, пунктуации и стилистики авторов сохранены.